Неточные совпадения
Охотник, смотревший
с берега, долго протирал глаза, пока не убедился, что видит именно так, а не иначе. Корабль скрылся за поворотом, а он все еще стоял и
смотрел; затем, молча пожав плечами, отправился к своему медведю.
Пугачев
посмотрел на меня
с удивлением и ничего не отвечал. Оба мы замолчали, погрузясь каждый в свои размышления. Татарин затянул унылую песню; Савельич, дремля, качался на облучке. Кибитка летела по гладкому зимнему пути… Вдруг увидел я деревушку на крутом
берегу Яика,
с частоколом и
с колокольней, — и через четверть часа въехали мы в Белогорскую крепость.
Юношей он инстинктивно
берег свежесть сил своих, потом стал рано уже открывать, что эта свежесть рождает бодрость и веселость, образует ту мужественность, в которой должна быть закалена душа, чтоб не бледнеть перед жизнью, какова бы она ни была,
смотреть на нее не как на тяжкое иго, крест, а только как на долг, и достойно вынести битву
с ней.
Шкуна «Восток»,
с своим, как стрелы, тонким и стройным рангоутом, покачивалась, стоя на якоре, между крутыми, но зелеными
берегами Амура, а мы гуляли по прибрежному песку, чертили на нем прутиком фигуры, лениво
посматривали на шкуну и праздно ждали, когда скажут нам трогаться в путь, сделать последний шаг огромного пройденного пути: остается всего каких-нибудь пятьсот верст до Аяна, первого пристанища на
берегах Сибири.
Мы
с любопытством
смотрели на великолепные
берега пролива, мимо которых ехали.
Шагах в пятидесяти оттуда, на вязком
берегу, в густой траве, стояли по колени в тине два буйвола. Они, склонив головы, пристально и робко
смотрели на эту толпу, не зная, что им делать. Их тут нечаянно застали: это было видно по их позе и напряженному вниманию,
с которым они сторожили минуту, чтоб уйти; а уйти было некуда: направо ли, налево ли, все надо проходить чрез толпу или идти в речку.
Я взглядом спросил кого-то: что это? «Англия», — отвечали мне. Я присоединился к толпе и молча,
с другими, стал пристально
смотреть на скалы. От
берега прямо к нам шла шлюпка; долго кувыркалась она в волнах, наконец пристала к борту. На палубе показался низенький, приземистый человек в синей куртке, в синих панталонах. Это был лоцман, вызванный для провода фрегата по каналу.
Но я
с наслаждением путешественника
смотрел и на этот
берег, печальный образчик африканской природы.
Проберешься ли цело и невредимо среди всех этих искушений? Оттого мы задумчиво и нерешительно
смотрели на
берег и не торопились покидать гостеприимную шкуну. Бог знает, долго ли бы мы просидели на ней в виду красивых утесов, если б нам не были сказаны следующие слова: «Господа! завтра шкуна отправляется в Камчатку, и потому сегодня извольте перебраться
с нее», а куда — не сказано. Разумелось, на
берег.
Но
с странным чувством
смотрю я на эти игриво-созданные, смеющиеся
берега: неприятно видеть этот сон, отсутствие движения. Люди появляются редко; животных не видать; я только раз слышал собачий лай. Нет людской суеты; мало признаков жизни. Кроме караульных лодок другие робко и торопливо скользят у
берегов с двумя-тремя голыми гребцами,
с слюнявым мальчишкой или остроглазой девчонкой.
«
Смотрите, бурунов совсем нет, ветер
с берега, — говорил он, — вам не придется по воде идти, ног не замочите, и зубы не заболят».
С этим же равнодушием он, то есть Фаддеев, — а этих Фаддеевых легион —
смотрит и на новый прекрасный
берег, и на невиданное им дерево, человека — словом, все отскакивает от этого спокойствия, кроме одного ничем не сокрушимого стремления к своему долгу — к работе, к смерти, если нужно.
Хотя наш плавучий мир довольно велик, средств незаметно проводить время было у нас много, но все плавать да плавать! Сорок дней
с лишком не видали мы
берега. Самые бывалые и терпеливые из нас
с гримасой
смотрели на море, думая про себя: скоро ли что-нибудь другое? Друг на друга почти не глядели, перестали заниматься, читать. Всякий знал, что подадут к обеду, в котором часу тот или другой ляжет спать, даже нехотя заметишь, у кого сапог разорвался или панталоны выпачкались в смоле.
Я остался и вслушивался в треск кузнечиков, доносившийся
с берега, в тихий плеск волн;
смотрел на игру фосфорических искр в воде и на дальние отражения береговых огней в зеркале залива.
Но в Аяне, по молодости лет его, не завелось гостиницы, и потому путешественники, походив по
берегу, купив что надобно, возвращаются обыкновенно спать на корабль. Я
посмотрел в недоумении на барона Крюднера, он на Афанасья, Афанасий на Тимофея, потом поглядели на князя Оболенского, тот на Тихменева, а этот на кучера Ивана Григорьева, которого князь Оболенский привез
с собою на фрегате «Диана», кругом Америки.
Корвет перетянулся, потом транспорт, а там и мы, но без помощи японцев, а сами, на парусах. Теперь ближе к
берегу. Я целый день
смотрел в трубу на домы, деревья. Все хижины да дрянные батареи
с пушками на развалившихся станках. Видел я внутренность хижин: они без окон, только со входами; видел голых мужчин и женщин, тоже голых сверху до пояса: у них надета синяя простая юбка — и только. На порогах, как везде, бегают и играют ребятишки; слышу лай собак, но редко.
Берег с 37° пошел гористый; вдали видны громады пиков, один другого выше,
с такими сморщенными лбами, что
смотреть грустно.
Я все время поминал вас, мой задумчивый артист: войдешь, бывало, утром к вам в мастерскую, откроешь вас где-нибудь за рамками, перед полотном, подкрадешься так, что вы, углубившись в вашу творческую мечту, не заметите, и
смотришь, как вы набрасываете очерк, сначала легкий, бледный, туманный; все мешается в одном свете: деревья
с водой, земля
с небом… Придешь потом через несколько дней — и эти бледные очерки обратились уже в определительные образы:
берега дышат жизнью, все ярко и ясно…
«А что, если б у японцев взять Нагасаки?» — сказал я вслух, увлеченный мечтами. Некоторые засмеялись. «Они пользоваться не умеют, — продолжал я, — что бы было здесь, если б этим портом владели другие?
Посмотрите, какие места! Весь Восточный океан оживился бы торговлей…» Я хотел развивать свою мысль о том, как Япония связалась бы торговыми путями, через Китай и Корею,
с Европой и Сибирью; но мы подъезжали к
берегу. «Где же город?» — «Да вот он», — говорят. «Весь тут? за мысом ничего нет? так только-то?»
Мы
с любопытством
смотрели на все: я искал глазами Китая, и шкипер искал кого-то
с нами вместе. «
Берег очень близко, не пора ли поворачивать?» —
с живостью кто-то сказал из наших. Шкипер схватился за руль, крикнул — мы быстро нагнулись, паруса перенесли на другую сторону, но шкуна не поворачивала; ветер ударил сильно — она все стоит: мы были на мели. «Отдай шкоты!» — закричали офицеры нашим матросам. Отдали, и шкуна, располагавшая лечь на бок, выпрямилась, но
с мели уже не сходила.
Я
с фрегата
смотрю, как буруны стеною нападают на
берег, хлещут высоко и рассыпаются широкой белой бахромой.
Он внес на чужие
берега свой костромской элемент и не разбавил его ни каплей чужого. На всякий обычай, непохожий на свой, на учреждение он
смотрел как на ошибку,
с большим недоброжелательством и даже
с презрением.
За городом дорога пошла
берегом. Я
смотрел на необозримый залив, на наши суда, на озаряемые солнцем горы, одни, поближе, пурпуровые, подальше — лиловые; самые дальние синели в тумане небосклона. Картина впереди — еще лучше: мы мчались по большому зеленому лугу
с декорацией индийских деревень, прячущихся в тени бананов и пальм. Это одна бесконечная шпалера зелени — на бананах нежной, яркой до желтизны, на пальмах темной и жесткой.
17-го утром мы распрощались
с рекой Нахтоху и тронулись в обратный путь, к староверам. Уходя, я еще раз
посмотрел на море
с надеждой, не покажется ли где-нибудь лодка Хей-ба-тоу. Но море было пустынно. Ветер дул
с материка, и потому у
берега было тихо, но вдали ходили большие волны. Я махнул рукой и подал сигнал к выступлению. Тоскливо было возвращаться назад, но больше ничего не оставалось делать. Обратный путь наш прошел без всяких приключений.
Перед сумерками я еще раз сходил
посмотреть на воду. Она прибывала медленно, и, по-видимому, до утра не было опасения, что река выйдет из
берегов. Тем не менее я приказал уложить все имущество и заседлать мулов. Дерсу одобрил эту меру предосторожности. Вечером, когда стемнело,
с сильным шумом хлынул страшный ливень. Стало жутко.
На следующий день мы
с Дерсу вдвоем решили идти к югу по
берегу моря и
посмотреть, нет ли там каких-нибудь следов пребывания Хей-ба-тоу, и, кстати, поохотиться.
Если
смотреть на мыс Бринера
с северного
берега бухты Тютихе, то кажется, что столбы эти стоят на песчаном перешейке.
Иман еще не замерз и только по краям имел забереги. На другом
берегу, как раз против того места, где мы стояли, копошились какие-то маленькие люди. Это оказались удэгейские дети. Немного дальше, в тальниках, виднелась юрта и около нее амбар на сваях. Дерсу крикнул ребятишкам, чтобы они подали лодку. Мальчики испуганно
посмотрели в нашу сторону и убежали. Вслед за тем из юрты вышел мужчина
с ружьем в руках. Он перекинулся
с Дерсу несколькими словами и затем переехал в лодке на нашу сторону.
На половине пути между селом Пермским и постом Ольги
с левой стороны высится скала, называемая местными жителями Чертовым утесом. Еще 15 минут ходу, и вы подходите к морю. Читатель поймет то радостное настроение, которое нас охватило. Мы сели на камни и
с наслаждением стали
смотреть, как бьются волны о
берег.
Около полудня мы
с Дерсу дошли до озера. Грозный вид имело теперь пресное море. Вода в нем кипела, как в котле. После долгого пути по травяным болотам вид свободной водяной стихии доставлял большое удовольствие. Я сел на песок и стал глядеть в воду. Что-то особенно привлекательное есть в прибое. Можно целыми часами
смотреть, как бьется вода о
берег.
Писарь сумрачно согласился. Он вообще был не в духе. Они поехали верхами. Поповский покос был сейчас за Шеинскою курьей, где шли заливные луга. Под Суслоном это было одно из самых красивых мест, и суслонские мужики
смотрели на поповские луга
с завистью.
С высокого правого
берега, точно браною зеленою скатертью, развертывалась широкая картина. Сейчас она была оживлена сотнями косцов, двигавшихся стройною ратью. Ермилыч невольно залюбовался и со вздохом проговорил...
С высокого
берега смотрели вниз чахлые, больные деревья; здесь на открытом месте каждое из них в одиночку ведет жестокую борьбу
с морозами и холодными ветрами, и каждому приходится осенью и зимой, в длинные страшные ночи, качаться неугомонно из стороны в сторону, гнуться до земли, жалобно скрипеть, — и никто не слышит этих жалоб.
Долго
смотрел Кишкин на заветное местечко и про себя сравнивал его
с фотьянской россыпью: такая же береговая покать, такая же мочежинка языком влизалась в
берег, так же река сделала к другому
берегу отбой. Непременно здесь должно было сгрудиться золото: некуда ему деваться. Он даже перекрестился, чтобы отогнать слишком корыстные думы, тяжелой ржавчиной ложившиеся на его озлобленную старую душу.
В этот сад выходили два окна залы (два другие окна этой комнаты выходили на
берег речки, за которою кончался город и начинался бесконечный заливной луг), да в этот же сад
смотрели окна маленькой гостиной
с стеклянною дверью и угловой комнаты, бывшей некогда спальнею смотрительши, а нынче будуаром, кабинетом и спальнею ее дочери.
Мы
с Евсеичем стояли на самом высоком
берегу Бугуруслана, откуда далеко было видно и вверх и вниз, и
смотрели на эту торопливую и суматошную ловлю рыбы, сопровождаемую криком деревенских баб, мальчишек и девчонок; последние употребляли для ловли рыбы связанные юбки и решета, даже хватали добычу руками, вытаскивая иногда порядочных плотиц и язиков из-под коряг и из рачьих нор, куда во всякое время особенно любят забиваться некрупные налимы, которые также попадались.
Однажды Александр
с Костяковым удили рыбу. Костяков, в архалуке, в кожаной фуражке, водрузив на
берегу несколько удочек разной величины, и донных, и
с поплавками,
с бубенчиками и
с колокольчиками, курил из коротенькой трубки, а сам наблюдал, не смея мигнуть, за всей этой батареей удочек, в том числе и за удочкой Адуева, потому что Александр стоял, прислонясь к дереву, и
смотрел в другую сторону. Долго так стояли они молча.
Зашел
посмотреть Даннекерову Ариадну, которая ему понравилась мало, посетил дом Гете, из сочинений которого он, впрочем, прочел одного «Вертера» — и то во французском переводе; погулял по
берегу Майна, поскучал, как следует добропорядочному путешественнику; наконец, в шестом часу вечера, усталый,
с запыленными ногами, очутился в одной из самых незначительных улиц Франкфурта.
Смотри только
береги это сокровище…» И вот через три месяца святое сокровище ходит в затрепанном капоте, туфли на босу ногу, волосенки жиденькие, нечесаные, в папильотках,
с денщиками собачится, как кухарка,
с молодыми офицерами ломается, сюсюкает, взвизгивает, закатывает глаза.
— Это лаг, барышня. Стало быть, перо в воде вертится, потому как
с крыльями, стало быть, и лаглинь вертится. А тут вот жубчатки и стрелка. Мы, стало быть,
смотрим на стрелку и знаем, сколько узлов прошли. Потому как этот
берег скроем, а тот откроем только утром. Это у нас называется лаг, барышня.
Хорошо сидеть
с ними и, слушая простое, понятное,
смотреть на
берега Камы, на сосны, вытянутые, как медные струны, на луга, где от половодья остались маленькие озера и лежат, как куски разбитого зеркала, отражая синее небо.
— Побойся ты бога! Ведь женщину нельзя заставлять ждать целую неделю. Ведь она там изойдет слезами. — Матвею представлялось, что в Америке, на пристани, вот так же, как в селе у перевоза, сестра будет сидеть на
берегу с узелочком,
смотреть на море и плакать…
Просьбы мужа, советы друзей, увещания докторов, особенно Авенариуса, разумно принимались ею, и она стала
беречь себя и
с должным вниманием
смотреть на свое положение.
Лукашка сидел один,
смотрел на отмель и прислушивался, не слыхать ли казаков; но до кордона было далеко, а его мучило нетерпенье; он так и думал, что вот уйдут те абреки, которые шли
с убитым. Как на кабана, который ушел вечером, досадно было ему на абреков, которые уйдут теперь. Он поглядывал то вокруг себя, то на тот
берег, ожидая вот-вот увидать еще человека, и, приладив подсошки, готов был стрелять. О том, чтобы его убили, ему и в голову не приходило.
Сидит в лодке и так звонко кричит он нам в окна: «Эй, нет ли у вас вина… и поесть мне?» Я
посмотрела в окно сквозь ветви ясеней и вижу: река вся голубая от луны, а он, в белой рубахе и в широком кушаке
с распущенными на боку концами, стоит одной ногой в лодке, а другой на
берегу.
Проехав
с версту по
берегу реки, путешественники увидели наконец избу, перед которою стояло человек двадцать рыбаков; все они
смотрели с большим вниманием на противоположный
берег.
Это озеро находится в тридцати верстах от губернского города Уфы и в полуверсте от реки Белой,
с которой сливается весною; разумеется, русские называют его и сидящую на нем деревню Кишки.] таскал я плотву и подлещиков; вдруг вижу, что на отмели, у самого
берега, выпрыгивает из воды много мелкой рыбешки; я знал, что это происходит от преследования хищной рыбы, но, видя, что возня не прекращается, пошел
посмотреть на нее поближе.
Наплавок имеет два назначения: первое, чтобы крючок
с насадкой плавал в таком расстоянии от дна, какое нужно рыбаку, или лежал на дне,
смотря по надобности, и второе, еще важнейшее, чтобы он показывал своим движением всякое прикосновение рыбы к насаженному крючку и, наконец, время, когда надобно подсечь (то есть дернуть удилищем лесу) и вытащить на
берег свою добычу.
Несчастливцев (
смотрит ей вслед). Куда она? Она бежит, бросает платок
с себя, она у
берега. Нет, нет, сестра! Тебе рано умирать! (Убегает.)
Аксюша. Для вас? Это дело другое, так бы вы и говорили. А то что вам за надобность
беречь меня и
смотреть за мной! Просто вы ревнуете. Вы знатная барыня, а я девочка
с улицы, и вы ко мне ревнуете своего любовника.
— А я из Клишина: там и переехал; все
берегом шел… Да не об этом речь: я, примерно, все насчет… рази так со старым-то дружком встречаются?.. Как словно и не узнала меня!.. А я так вот взглянул только в эвту сторону, нарочно
с дороги свернул… Уж вот тебя так мудрено признать — ей-богу, правда!.. Вишь, как потолстела… Как есть коломенская купчиха; распрекрасные стали!.. Только бы и
смотрел на тебя… Эх! — произнес Захар, сделав какой-то звук губами.